Игра eiri

    Осторожно, ненормативная лексика!

    Каска кастрюлей съехала на глаза. Он шмыгнул носом и потянулся к ремешку на подбородке. Ствол винтовки неожиданно и звонко брякнул в край прямо над ухом, заставил дернуться всем телом. Черт, вот буквально еще минуту назад страшно не было. Нет, он, конечно, боялся, когда они бежали под обстрелом по склону вверх. От страха ослабли колени, содранная до мяса, горящая глотка сузилась до карандашных размеров, и он в отчаянии по-рыбьи бесполезно разевал рот, заполненный вязкой горечью. А уже после перевала, на спуске, последние метров двадцать пришлось просто катиться кубарем, и потом целую вечность лежать в сухой пыльной траве под аккомпанимент скручивающих живот змеиных спазмов. Сержант практически волоком затащил его за пирс, рокоча галькой, матеря во все корки, перевернул на спину, отмахнулся от беспомощно болтающихся рук и жесткими царапучими пальцами распялил глаз. Всмотрелся внимательно, слизывая пот с верхней губы, вывернул запястье и, увидев мерцающую зеленую бусину медикатора, уже примирительно прогудел:
    — Бля, воин, нна. Жить будешь, нна… А то развалился, как говна мешок… Я уж думал все, пиздец, отвоевался земеля, нна. Давай, собирай жопу в горсть, мамин сын, нна… — и крепко приложил нечеловеческой кирпичной ладонью по щеке, до сяющих кругов перед глазами. — Посиди еще чуток, и к медику. Давай.
    И он решил посидеть, как велено. Сердце никак не могло успокоиться, лоб чесался под чепчиком каски, зато от частого дыхания в голове разливалось звенящее молоко. Тело охватила блаженная истома, пожалуй, даже лучше той, что может подарить женщина, и казалось, что любое неосторожное движение может вернуть обратно адский огонь в мышцах. Он следил, как серый горизонт неудержимо заваливается на бок, и изо всех сил пытался понять хотя бы одно слово из тех, что можно было различить в гуле кононады.
    — Не раскисать! Командиры взводов — расход личного состава!.. Связист, ко мне! Что значит двадцать минут, еб твою мать?!. Какой, бля, спутник?.. Да мне похуй, что он в тени!.. Да хоть голубиной почтой!!!
    Последний рык совершенно потерялся в ракушечном шипении. Правое ухо обожгло галечной прохладой, а левое милосердно накрыла каска. Горизонт наконец застыл в непривычном для себя вертикальном положении, и море с облегчением понесло грязную пену куда-то вниз, за носки ботинок. Прямо перед глазами возникла прихотливо скрученная линялая пробка от бутылки, подпирающая слипшееся в бензиновой пленке перо.
    — …Мы не умираем, нет. Мы подыхаем, ага. Причем самым поганым образом. Даже хоронить будет нечего… — Чей-то вещмешок, гоня перед собой волну камешков, остановился в паре сантиметров. Под галечный хруст рядом плюхнулись два тела.
    — О, нормально! — Начало фразы взлетело к фальцету, а конец утонул в сиплом кашле. — Тьфу, бля… Ты глянь! Тут думаешь, как бы не обосраться со страху, а он дрыхнет как у Христа за пазухой…
    — Не ссы… — снисходительно перебил второй голос. — Пошумят сейчас и заткнутся. Они ж нас так и не засекли, смотри куда лупят, в километре, не меньше… Эй, землячок, ты че тут, не помирать часом надумал?
    Горизонт заслонило закопченое лицо, порезанное морщинами на три большие части. Седые брови озабоченно сошлись, рождая кавычку над острым носом, и мир стремительно вернулся в вертикальное положение. Седой еще немного подержал его за плечи, словно убеждаясь, что труды не пропадут даром, сдвинул каску на затылок и сел обратно.
    — Мы не умираем… — Он пошевелил губами, которые вдруг забыли, какая именно раньше была впереди, и попытался сплюнуть. — Все нормально у меня…
    — Ты новенький чтоль? — Его, похоже, просто не слышали. — Эк тебя накрыло-то. На-ка, глотни.
  Откуда-то из глубин разгрузочного жилета Седого вынырнула никелированная фляга и чувствительно ткнулась в живот. Руку, забытую на ремне винтовки, пришлось осторожно разжать. Он некоторое время тупо разглядывал глубокую сизую борозду между большим и указательным пальцами, и только повторный плюх фляги заставил очнуться.
    — Ну, давай, просыпайся.
    — Спасибо. — Он принял весело блестящую посудину, немножко подержал ее, наслаждаясь непривычно гладкой формой, выдохнул и втиснул ребристое горлышко в рот, стараясь поменьше беспокоить треснувшие губы.
    — Ты не увлекайся особо, — ревниво буркнул второй. — Не один все-таки. Нам тут наверняка до самого вечера торчать, помяни мое слово!
    Два глотка чего-то едко-жгучего, как кислота, влилось кипятком по саднящему горлу, и, теряя напор, уже просто теплой волной разошлось где-то внутри. Он закашлялся, скрючившись почти пополам, отчаянно размахивая фляжкой и с ужасом понимая, что может запросто разбрызгать все драгоценное ее содержимое.
    — Эх ты, чудо-богатырь! — захохотал Седой, — Не болтай граблями-то, а то продукт потравишь, — и, не переставая улыбаться, повернулся ко второму. — Не боись, на всех хватит. До вечера-то дожить еще надо.